– Не сон.

После обеда Алёшка вышел прогуляться по деревне. Стояла жара и на улице никого не было. Мальчишки, небось, убежали на речку, да и ладно, Алёшке не хотелось купаться. Ему нужно было побыть сейчас одному, чтобы всё осмыслить и обдумать.

– Здравствуй, Алёшка, чего идёшь, нос повесил, не здороваешься? – услышал он вдруг знакомый голос.

Он поднял голову и увидел Никаноровну. Во те раз. И как себя вести теперь? Сделать вид, что он ничего не знает, не помнит? Сейчас баба Нюра выглядела вполне себе обычной бабкой, какой он её и привык видеть, и стояла с авоськой в руках, ухмыляясь и глядя на Алёшку.

– Здравствуйте, – произнёс Алёшка и добавил неуверенно, – Баба Нюра.

В голове его тут же возникла юная девица из нынешней ночи, образ которой никак не вязался с бабкой в платке и с палочкой, что стояла сейчас напротив.

Никаноровна усмехнулась.

– Спал что ль плохо нынче? Смурной какой-то.

– А, была не была, – решился Алёшка, и сказал вслух, – Да не спалось что-то, баба Нюра, с вами вот по лесу ходил. Много ль молока лунного набрали?

Никаноровна, не меняясь в лице, усмехнулась снова:

– О чём это ты, милок? Аль на солнцепёке перегрелся?

– Я пойду, – сказал Алёшка и двинулся, было, мимо старухи, как та прошипела ему на самое ухо, едва он с ней поравнялся.

– Отдай мне одолень-траву, пострелёнок, не то хуже будет.

– Какую ещё траву, баб Нюр? – удивлённо вскинул бровь Алёшка, – Ты о чём это? На солнцепёке никак перегрелась?

И, оставив Никаноровну в растерянности посреди улицы, пошёл своей дорогой. Он долго бродил по деревне и лугу, сходил к лесу, а затем к реке, и уже вечером вернулся домой.

– Ты где гулял цельной день? – подскочила к нему бабушка, – И что это с тобой? Уж не заболел ли?

Она потрогала его лоб.

– Да не заболел я, ба, – вздохнул Алёшка, и замолчал, а после глянул бабушке в глаза, – Бабуль, а правда, что у каждого места свой хозяин есть? И что в лесу живут духи всякие? И что одолень-трава волшебная есть? И что за ямы такие в лесу с голубой травой, которая светится?

Бабушка вмиг сделалась строгой и серьёзной, она долго смотрела на внука, а после кивнула:

– Идём-ка, разговор, видать, длинным будет.

В тот вечер они с дедом и бабушкой вновь засиделись допоздна, старики внимательно выслушали рассказ внука, не перебивая, и в задумчивости кивали головами. А после рассказали ему, что есть на свете всё то, с чем пришлось ему нынче столкнуться.

– А яма та, с голубой травой, – бабушка поджала губы, словно вспоминая что-то, – Девкой я ещё была, охотник у нас жил в деревне. Злой такой мужик, гадкий, не любили его люди. Зверя стрелял без счёту. Женатый был. И вот, грех какой, понравилась ему девица одна из наших, проходу ей не давал, та от него и так и сяк, а он всё пристаёт, запугивает. Она уже и не знала, куда деваться от него. Тяте сказывать боялась, охотник этот сказал, мол, пожалуешься, скажу, что сама ко мне на сеновал бегала, вся деревня над тобой потешаться будет. А вот, мол, если добровольно согласишься, так не обижу, подарки буду дарить богатые. А деньги-то у йово и, правда, водились большие. Но девчонка на своём стояла, ведь, стыдно сказать, она ему в дочери годилась. А он… Тьфу! И вот раз мать её в лес послала по грибы, иди, говорит, к обеду пожарим, та боится идтить, а ну как снова этого встретит? А матери как откажешь? Признаться тоже страшно. Молодые мы были. Глупые ишшо. Пошла. И что же? Как назло – он идёт навстречу по лесной тропке. Увидел её и аж глаза вспыхнули, ну всё, баит, теперь уж никуда не денешься, а сам на неё наступает. А девчонка растерялась, что делать не знает, в руках одна корзинка с грибами. Подняла её, взмахнула, да на башку его косматую и напялила прямо с грибами. А сама бежать. Бежала-бежала, тот ужо сзади корзину-то сбросил, за ёй бежит. И вдруг споткнулась она, рассказывает, и покатилась вниз. И видит – сидит она в какой-то чаше будто, и трава в ей сголуба. Всё, думает, конец мне. И приметила вдруг, что по краю ямки туман заволокся и будто бы укрыл её. Охотник тот добежал до ямы, зенками своим зыркает по сторонам, туда-сюда, прямо на неё глядит в упор – а не видит! Так и отсиделась она в яме той, а после услышала, что девки рядом поют, а это мы с подругами пошли тоже по ягоды в тот день, ну и обрадовалась, вылезла из ямы. Прибежала к нам на поляну, плачет вся, дрожит, рассказывает, как дело было. Нам любопытно, пошли на ту яму глядеть, а её и нет. Ровнёхонькая земля тут, да ещё бурьян в три аршина. Вернулись мы в деревню, отсыпали и ей грибов в передник. Мать и не заметила пропажи корзинки. А на другий день весть по деревне – охотника того в лесу мёртвым нашли, медведь его задрал, вот так-то! Так что, Алёша, что это за ямы с голубой травой я не знаю, но скажу тебе одно – появляются они перед добрым человеком в минуту опасности. Что уж это? Может мать-земля так укрывает да под свою защиту берёт человека честного и без дурных намерений живущего, не знаю… Может ангелы небесные тако убежище человеку открывают в час опасности? А только больше ни разу ни от кого я про те ямы не слышала, до нынешнего дня.

Бабушка вздохнула:

– Много в нашем мире того, что мы и знать не знаем, и ведать не ведаем, а только не одни мы в нём живём, это уж ясно. А одолень-траву ты приготовь так, как велела Купалка, а поясок да ладанку я помогу тебе сшить. Не зря это всё было. А Никаноровну не бойся, ничего она тебе не сделает с таким оберегом.

Эпилог

Прошло тридцать лет. Давно уже не было в живых бабушки с дедом. Состарились родители Алёшки, вышла замуж младшая сестрёнка, да и сам он давно был женат, у них с супругой подрастали мальчики-близнецы. Да и он сам звался уже не Алёшкой, а Алексеем, офицером, командиром взвода.

В ту ночь бой в этой чужой стране, где уже второй год шла война, был особенно тяжёлым. Командир взмок, кругом стоял грохот орудий и свист пуль, слышалась автоматная очередь, вскрики. И именно сегодня будет решающий бой, их войска уже почти завершили своё дело, уже близок переломный момент. Нужно занять высоту. Любой ценой. Сегодня Алёшке снился сон, что-то смутное, забытое, далёкое из детства. Лес, омут и прекрасная девушка, а ещё Всадница в чёрном, бездонном, как Вселенная, плаще, спускающемся до самой земли по крупу чёрного коня. Свело скулы до боли. Алёшка предчувствовал нечто плохое, пахло смертью, она витала в воздухе, совсем рядом. Хотя, что говорить, тут, на войне, она всегда была рядом. Но нынче она подошла так близко, что ощущался сам запах её – смолы, свежих досок и хвойных лап. Алексей задумался – видимо сегодня придёт его срок. Смерть пришла за ним. Ну что ж, чему быть, того не миновать, а он должен был умереть ещё тогда, в свои десять лет. И лишь Лесавка, отдавшая свою жизнь вместо него, отодвинула в ту ночь эту дату. За его спиной тридцать человек, родных ему, всё равно, что своих детей, пацанов, которых он должен вернуть матерям домой в срок, живыми и здоровыми. И он сделает это, чего бы ему это не стоило. За всё нужно платить и уметь быть благодарным. Вот и его очередь пришла отплатить за оказанное ему добро. Ту ладанку и поясок, подарок Купалки, Алексей хранил дома, в коробке, в столе, считая неким атрибутом детства, памятью. Но почему-то, в этот раз, направляясь в командировку, он незаметно от жены, сунул коробочку в рюкзак. И после сегодняшнего короткого сна надел на шею ладанку и повязал пояс, прямо под свою «разгрузку».